Для единственного сердца

И невозможно отогреться

Уснув в предутренней метели -

Тут для единственного

сердца
нет колыбели.

Елена Фролова, Напрасная колыбельная

Ну и что же теперь делать, если тебя придумали умилительным ангелочком с сердечком, а потом расхохотались, схулиганили и сделали вот таким вот непутевым созданием – два крылышка да горсть веснушек? Не строчить же под каким-нибудь ближайшим кустом шиповника километры слезливых сонетов. Тем более, что как ни старайся, а вместо сонетов-то у тебя все равно выйдут какие-нибудь куплеты – от осинки не родятся апельсинки. Ну и подумаешь, ну и ладно, говоришь ты, высвистываешь своих братцев, и вот вы уже на бреющем полете носитесь где-то там, над нашими макушками – горстка веснушек и непутевость двум крылышкам не помеха.

Достоверно никому неизвестно, что же именно должны были бы делать ангелочки. Может быть – стрелять серебряными стрелами из золотых, стало быть, луков, да непременно на поражение, на любовь чистую и неземную, а если уж и земную, то чтоб негрязную. Может быть – нашептывать всяческие приятности на ушко про вечную любовь, молочные реки в кисельных берегах, да хрустальные мосты нерушимые. Но какие уж тут хрустальные мосты, извиняюсь, если при взгляде на твои уши любая самая сентиментальная девица начнет смеяться, а не млеть и лелеять мечты о прекрасном заморском принце из-под самого голубого неба на свете? Ох уж эти уши! Будто горстки веснушек было мало... Эй, минуточку! Но что это там у вас, на макушках?

Вот она – вся важность угла зрения. Если целишь в сердце или шепчешь на ушко – никогда не увидишь, так что же на самом-то деле придавливает к земле и не дает взлететь на седьмое небушко. А когда увидишь и поймешь, то и перестанешь окончательно жалеть - и о своих ушках, и о непутевых крылышках, и о горстке веснушек, словом, о том, что ты не ангелочек, а имбирр-ля-муррчик. Хранитель человеческих макушек - самых, пожалуй, беззащитных мест у человека, да и не только у человека. И вот ты уже с братьями патрулируешь над нашими головами, зорко выглядывая - кого, кого из нас нужно срочно поцеловать в обиженный затылочек и смахнуть, смыть с него эту гадкую субстанцию, которую так любят использовать люди против себе подобных и против самих же себя. И вам совершенно, ну просто абсолютно все равно, была ли наша макушка невинной или получила по заслугам: слишком много любви к нам вмещает в себя ваше смешное тельце...   

Куплеты передового отряда имбирр-ля-муррчиков

В небесах порхают разные птички,
А иной раз – так и вовсе коровы.
К сожаленью, не у всех есть 

                                      привычка
Не нагадить в душу делом и словом.
Мы, ля-муррчики, другая порода –
Пара крылышков да куча веснушек.
И без отпуска в любую погоду
Всё целуем вас в засратые 

                                    макушки...

– Эй, ребятки, я не успеваю на улицу Пирожков-с-Черемухой, а ведь уже девять... нет – целых десять минут вернувшийся домой Олли-Ой смотрит на стенки кухни, обклеенные его рисунками, и три... нет – целых четыре минуты прошло с той, в которую Энни-Эй выкрикнула, что да – это сделала она, и даже как обои эти каракули настолько безобразны, что ей, Энни-Эй, жалко, что она не приклеила их нарисованной стороной...

– Я пока не могу улететь – у меня тут старик Фридль только что вошел в Сад Босых Пяточек. Все равно возвращаться придется – вот он уже садится на свою лавочку у пруда с Кильками-в-Томате, вытаскивает пачку пожелтевших писем от Сикорки, развязывает рыжую ленточку и читает, читает...

- Патрульные, ну украдите уже у него кто-нибудь эти письма!

- Да крали! Пять раз крали. Только на утро они опять откуда-то берутся...

- Кради-не кради... Он же их наизусть помнит – письма глупышки-Сикорки, которая умерла двадцать лет назад от тоски по нему, пока он раздумывал, нужна ли она ему, эта Сикорка. А вот как умерла – так и понял: нужна...

- Я тоже не могу, опять какие-то неопознанные перелетные птички устроили привал на макушке памятника Неизвестному Толстячку.

- Сколько можно писать жалоб в мэрию, чтобы всем перелетным птицам настоятельно рекомендовали сдерживаться при полетах над памятниками из уважения к их духовности и неподвижному образу жизни?! Мало нам мух, которым никакая мэрия не указ!

- Слышите? Фрау Марта плачет...

- Быть не может, она же никогда не плачет, никогда!

- И все-таки она плачет...

- Ах, вон оно что. Она думает, что ее никто не слышит – Дидель-Птицелов уже захлопнул дверь, Дидель-Птицелов уже спустился на целых два пролета лестницы, Дидель-Птицелов спешит, он торопится, он несет свое легкое сердце. И судьбой, и мыслями он уже давным-давно не здесь – он в Другом Городе, чье голубое небо снилось ему, обещая удачу и много синих птиц в придачу.

- А Крошка Сью, дочка Марты - она не плачет?

- Нет. Она заплачет потом. И нам не справиться, когда это случится...  

- Чмок! Еле успел. Но два раза превысил скорость и на площади Вишневых Пирогов не вписался в поворот, врезался в веревку с сохнущими панталонами статс-дамы Худяевой и лежу на ее пышной груди. Попрошу дежурство заканчивать без меня, ля-мурры...

...а поздно-поздно вечером под кустом дикого шиповника тихо и горько плачет крошечное непутевое создание – два крылышка да горсть веснушек. И не отогреть его, не убаюкать в ладонях, не унять этих слез. Говорят, что к любому сердцу есть ключ, нужно только найти его. Найти, украсть, получить в подарок, убить, умереть за него или не искать вовсе. Но как быть, если вот он – ключик, а сердца-то и нету, ну – не вышло, не получилось, криво выкроено, да неладно сшилось? Это ведь еще ничего, это можно пережить – что не будет рассказана Твоя Сказка: кто ж напишет ее для двух крылышек и горсти веснушек. Но совсем, совсем безысходно, если не Судьба коснуться Сердца, предназначенного, обещанного тебе еще лоскутком, да так и не ставшего Сердцем. И что же, что же теперь делать со своим, которое так болит там, за парой крылышек и горстью веснушек, и куда деть ключик, который никому-то и не нужен? Сам себя в макушку ведь не поцелуешь...

И для единственного сердца нет колыбели.

И шиповник еле слышно шелестит и прячет, прячет малыша.

Имбирр-ля-муррчики 

Росточек 20 см. Материалы – самые что ни на есть имбирвилльские: грунтованная бязь, синтепон, хлопок, шерсть, акрил с пастелью, ленточки, пуговки, ключик к сердцу (возможно – к вашему), пара крылышек, да горстка веснушек.

Атос де ля Мурр, по прозвищу Апельсиновая Корочка.

Улетел барражировать над одной прекрасной макушкой в районе города Волгограда

Портос де ля Мурр, по прозвищу Лимонная Корочка.

Готов стать навек хранителем вашего затылка.

Арамис де ля Мурр, по прозвищу Лаймовая Корочка.

Готов отправиться оберегать и нацеловывать вашу макушку.

Для того, чтобы Портос и Арамис смогли стать вашими персональными ля-муррами, в патрульную казну придется внести 1300 рублей за каждого (плюс почтовые расходы). Сделать это можно или в моем магазинчике на Ярмарке Мастеров или написав ts.buffoonery@gmail.com