Что выросло у бывшей королевы Селедкиной

«Да... – насмешливо подумала бывшая королева Селедкина, глядя, как быстро растет очередное посаженное ею растеньице. – Да. Эти бы мои таланты – да в области выращивания авторитета. Или отращивания брони. Или... впрочем – неважно. Глядишь – и не пришлось бы снимать корону...»

Деревце немного подрожало ветками, покачалось из стороны в сторону и с громким хлопком резво прибавило этак с полметра в росте.

«Вот-вот, и я о том же», – и королева Селедкина почесала кончик носа ручкой граблей, на которые она пару минут назад, разумеется, наступила. Нельзя сказать, чтобы кончик носа от этого выиграл: на нем уже была ссадина от шипов кошачьего горошка, так что синяк был ну совершенно лишним. Кошачий горошек, в наказание за царапучесть привязанный шелковым шнурком к забору, ехидно погремел еще несозревшими мышками в стручке. Здесь нужно сразу, честно и безоговорочно признать: королева Селедкина решительно не помнила, что именно, как, почему и, главное, зачем она скрестила для получения столь впечатляющего селекционного результата. Один аромат цветков чего стоил, к слову сказать. Сотня несвоевременно помытых кошачьих лотков напоминала его весьма отдаленно.

«Да... – хихикнула бывшая королева Селедкина, припомнив, какое лицо было у одного из ее министров – бывшего, разумеется – когда она подарила ему букетик кошачьего горошка на годовщину ее отставки. – Да. Поздновато я начала делать то, что хочу, а не то, что диктует мой статус...»

Деревце тоже явственно хихикнуло, и Селедкина даже оглянулась по сторонам в поисках пронырливых пфеффелек. Именно в эту безнадзорную минуту и набухли почки на тонких белых веточках. Довольно страшненькие, честно вам скажу. Закон жанра, не нам бороться, и не такие как мы смирялись, возьмите хоть того же Андерсена. Селедкина посмотрела, вздохнула и взяла Андерсена. Во-первых – как пример смирения, во-вторых – почитать перед сном «Гадкого утенка», поскольку сегодня уж точно ничего не предвид... И вот тут-то почки и раскрылись. Все разом. Одновременно. Цветы были крупные, золотого и серебряного цвета, с большими мясистыми лепестками, причудливыми филигранными тычинками, и Селедкина была готова поклясться, что с их кончиков свисали не капли росы, а бриллианты, притом самой чистой воды. Мало того, цветки магически, завораживающе светились в лунном свете, иногда рассыпаясь фейерверками местного значения. А пахли! Ох, как они пахли... Совершенно одуряющим, волшебным сладковатым запахом, от которого кружилась голова, екало сердце и щекотало пятки – где-то там, в районе давно отсутствующих каблучков.

«Да... – грустно призналась себе бывшая королева Селедкина, окончательно сдавшись после долгих попыток отвести взгляд от зрелища. - Да. Вот такой надо было быть королевой. Светиться, одурять, очаровывать. Шить наряды из золотой и серебряной парчи, помнить, сколько каратов в твоих сережках, сердиться из-за немодных каблучков. Устраивать рыцарские турниры ради своих прекрасных глаз, давать пышные балы и танцевать на них до упаду, не пропускать соседские и никогда не забывать, что вредно не ездить на балы. Особенно, когда ты этого так заслуживаешь. Особенно, если твои глаза действительно прекрасны. Были. Мои подданные не простили мне одного-единственного бала, а что в нем было пышного? Корона – и та из крашенного золотой краской картона...» И Селедкина, аккуратно примерившись, еще раз наступила на садовые грабли. Просто так. Чтобы не заплакать. Или хотя бы свалить слезы на новый синяк. Кошачий горошек цыкнул на мышат, прыснувших в стручке от смеха, виновато потерся о бывшие королевские ноги и... Дзззынь!

Цветы набухли плодами. Можно было бы сказать, что буквально на глазах, но не скажу, не буду врать: никто на них в этот момент не смотрел. А зря. Это было бы куда интереснее, чем ручка грабель, неудачный гибрид с запахом под стать характеру или, допустим, нос, причем далеко не идеальной формы. Плоды были золотыми и серебряными. Блестящими и звенящими. Круглыми, как монеты.

«Да... - расхохоталась бывшая королева Селедкина, представив, какие лица были бы у членов совета министров при виде этого дерева. – Да. Это же монеты! Денежки. Золотые и серебряные. И ни одной медной. Вот это я вырастила! Да если б я раньше умела выращивать золото и серебро... Все мои подданные жили бы в богатстве или хотя в достатке. Королевская казна, доставшаяся мне по наследству пустой, была бы полна. И я, гордячка, не хлопнула бы дверью тронного зала, когда меня упрекнули в ... Неважно. Не сейчас. Все равно это не моя сказка, а моей нет и не будет.»

И тут Селедкина поняла, что ей до смерти хочется похулиганить. Лучше всего сию же секунду, в крайнем случае – на этой неделе. Все-таки есть, есть преимущество в том, что у тебя больше нет короны на голове, хотя бы и картонной.

Она положила под Денежковое дерево свой вязанный кошелек с фамильным гербом, изящно вышитым болгарским крестиком ее матушкой – селедочная голова на фоне деревянного бочонка, увенчанная короной - и приготовилась ждать. Разумеется, именно в этот момент зазвенели компанулы, собственно, для этого и растущие у дверей Селедкинского дома, и Селедкиной пришлось уйти из сада и впустить гостя на порог.

Здравствуйте, Ваше Величество! – сказал посетитель и поклонился – гораздо ниже, чем требовал строгий этикет в присутствии особ королевской крови.

- Что, мэтр, и ты пришел посмотреть на знаменитое дерево? – выше, чем задрала подбородок Селедкина, задрать что-либо было уже решительно невозможно.

- Что Вы, Ваше Величество! Я пришел посмотреть на вас.

- Должно быть, у тебя скучный день, мэтр.

- У меня скучная судьба, Ваше Величество, и я всегда скучаю по вас.

- Я бывшее Величество, мэтр.

- Для меня вы всегда Настоящее Величество, моя королева.

- Вот как! Ладно, пошли в сад, смотри, сколько хочешь.

- Не желаете ли сначала послушать сказку, Ваше Величество?

- Вот в саду и послушаю.

Сознание медленно возникает, всплывает из небытия. Проступают и проясняются, как черно-белая фотография на бумаге, воспоминания. Нет, осознаются. Откуда-то Она точно знает, что раньше воспоминания осознаны не были.

…Какие это были времена? Не помнит. Караван медленно бредет по пустыне. Жарко. Она лежит в кошеле, больше похожем на небольшой кожаный мешок, привязанный к поясу хозяина каравана, сильного, высокого, жилистого старика со строгим орлиным взглядом почти выцветших от возраста и солнца глаз. Потом Ею расплачиваются с охранником каравана в большом городе, видимо – пункте назначения. Она переходит из рук в руки и вздрагивает: оказывается, человеческие руки очень разные на ощупь. Охранник в тот же вечер пропивает Ее в кабаке, и Она радуется: что-то не то в этих пальцах, привыкших к мечу и кинжалу. Кабатчик утром относит Ее к виноторговцу и отдает в обмен на бочку красного терпкого вина.

...Другие времена. Раньше? Позже? Не помнит. Очень богатая разодетая дама покупает на ярмарке на Нее куклу для дочки. Деревянную куклу на тонких трогательных ниточках. Марионетку. Красивую, загадочную, непростую. Зачем? Дочка не умеет управлять вагой, она слишком тяжела для ее ручек. И дама не умеет. Да и не по чину столь знатной госпоже забавляться кусочком расписанного дерева. Что-то, видимо, будит наивная марионетка в ее сердце. Ах, как красив был тот юный мальчик из бродячего театра, как пела смешная Коломбина в его руках, как сладки были его губы и как давно все закончилось… И дама вздыхает. Кукольник меняет Ее у менялы, ему нужно отдать долг за мастерскую за целых два месяца, купить еды, дерева, красок и кусочек алой атласной ленточки: старая так истрепалась в косичке его маленькой дочки. Меняла кладет Ее в большой сундук, и Она долго ждет. Часа, когда он наконец расплатится за что-то с королем своей страны. Потом Она и Ее соседки долго плывут на галеоне в неведомые страны в полном до краев сундуке. Потом она вернется обратно. Но как – нет, тоже не помнит.

...Другие времена. Раньше? Позже? Не помнит. Очень долго, всю человеческую жизнь она проводит в тайнике у бедняка. Одна. Она ведь серебряная. Дорогая. К беднякам не попадает. Кроме этого раза: Она была приданным. Где Ее взяли родители невесты, Она не помнит, а вот свадьбу помнит. Венок из маков и васильков в рыжих волосах невесты. Заплатку на локте старого, еще прадедушкиного, сюртука жениха. Обожание, так и льющееся из двух пар глаз, зеленых и карих. Ключевую воду в глиняных кружках, которыми чокались под веселые тосты, желающие счастья, здоровья и богатства. Муж берег Ее, всю жизнь прятал, хотел заработать еще одну такую же, тогда хватило бы на переезд из крошечного домика на болоте, в котором счастья было много, а вот всего остального – нет. Он потратит Ее на похороны жены. И сам переживет ненадолго.

...Другие времена. Раньше? Позже? Не помнит. Праздник в богатой семье, день рождения сына. Ее дарят имениннику на зубок. Несколько лет она лежит у него в шкатулке, и иногда мальчик играет с ней, загадывая что-то свое на то, как Она упадет, орлом или решкой. Молодой, все еще безусый, тайком и против воли отца, он покупает на Нее шпагу и уходит на войну. Вернулся ли? Как знать. Пусть бы вернулся... А оружейник устроит на Нее дочке праздник. Хлопушки, петарды, фейерверки, шутихи, воздушные змеи. Ничего не жалко, пусть только улыбнется. Почти три года прошло, как уехал соседский мальчишка, а кто с тех пор видел хоть одну улыбку на ее лице? Ну чем тут помочь...

- Ну, здравствуй, подруга моя дорогая!

- Кто я? Где я? Почему я?

- Надо же, какая ты серьезная! Философская даже. Ты Денежка. Серебряная Денежка. А я – Денежка Золотая, хоть ты и не спросила, кто я. Все вы, Серебряные, такие – романтичные, возвышенные. Мы-то, Золотые, более приземленные, так уж повелось. Навалились воспоминания, да? Ничего, это с каждой из нас случается. Когда нас дарят. Понимаешь?

Она ничегошеньки не понимала.

- Не понимаешь? Ты, матушка, пришла в сознание, вот ведь какая неожиданность. У тебя появилась душа. Да-да, у денег души нет, а вот у нас с тобой – есть. Как же тебе объяснить-то... У средства обращения, накопления, обмена души быть никак не может. А вот талисман, который подарен от чистого сердца и который будут беречь всю жизнь, наоборот: не может без души. Частичка от того, кто дарит, частичка от того, кому. Вот и весь секрет, как вдохнуть душу в монетку, чтобы она стала Денежкой-на-Удачу. Так что – всё, теперь у тебя будет другая жизнь. Сложно это. Порой тяжело. Но сладко. Ничего, матушка, тебе понравится. А знаешь, почему? Если нас дарят с любовью и принимают с нежностью, мы приносим кураж и удачу, богатство и успех. Это ли не счастье для Золотой и Серебряной Денежки?

 

- Скандалинс не пишет сказок, мэтр, - тихо сказала королева Селедкина.

- Я не всегда был Скандалинсом, Ваше Величество.

- Бывшее Величество...

- Нет. Для меня вы всегда Настоящее Величество.

- Для меня ты никогда не будешь Скандалинсом.

- Спасибо, Ваше Величество, - сказал Скандалинс, специальный корреспондент «Имбирвилль-Нью-Пост»и поцеловал Селедкиной руку. Они так и не вышли в сад, поэтому и не увидели, как две Денежки, одна Серебряная, а другая Золотая, отломились от белой веточки скандального дерева и спрятались в том самом кошельке с фамильным гербом...

 

Золотая Денежка и Денежка Серебряная.

Рост 22 см (от верха основной петельки), грунтованная бязь, роспись акрилом и пастелью, золотая и серебряная парча и органза, кружавчики, шнуры, ленточки, бисер, фурнитура, кураж и удача, богатство и успех прилагаются.