Здравствуйте, леди! И вы, мой добрый господин, вы тоже здравствуйте.
Как это все-таки удачно, что вы зашли в Имбирвилль. У нас как раз по случаю именно сегодня завезли два пуда Несказанного Счастья, и именно сегодня летает особенно приставучая стайка Рыжих Бабочек Счастья. Что? Ах, да! Забыла вас предупредить. Это в иных местах – Синие Птички, а у нас, в Имбирвилле – Бабочки. В конце-то концов, нам с вами какая разница – в каком обличье и какого колеру прилетит к нам счастье, а? Да-да. Прилетит. Или придет. Хотите вы того или нет. Вы разве не заметили? На вас уже во-о-он сколько пыльцы с крылышек попало, так что придется, придется вам теперь жить счастливыми. А-а-а! Вы улыбнулись? Господи-боже мой, вы даже не представляете, как вам это к лицу. Носите эту улыбку почаще, договорились?
Что-то я вам хотела еще сказать здесь, на пороге – и забыла… Неважно. Я скажу попозже. Проходите же. Я вас очень ждала.
Да-да. Именно вас, моя прекрасная леди. И именно тебя, милорд. Именно тебя.

пятница, 12 октября 2012 г.

Капа Провансаль



Вот оно, счастье…
Так думает Капа Провансаль весной, открывая окно спальни в садик, и легонько улыбается этой своей небогатой мысли. Садик, признаться, такой же непутевый и бестолковый, как и сама Капа. Ну кому в голову придет посадить розовые кусты вперемешку с петрушкой? А сирень – с кактусами? Но ведь растут же, вот в чем фокус. И даже цветут, что совсем уже, конечно, наглость. Правда, какое-то заковыристое дерево с длинным и совершенно неприличным басурманским названием из недавно открывшейся оранжереи госпожи отставной королевы Селёдкиной расти не соизволило и благополучно засохло. Это было обидно, особенно для отставной Селёдкиной – но зато палка, которую барышня Провансаль вкопала рядом с этим саженцем (который с неприличным названием) и к которой для опоры привязало его (ну, то, что с неприличным названием) отлично так укоренилась, выкинуло по весне листочке и – нате вам, здрастьте: ясень. Растет себе в небо аккурат рядом вишней. Кстати, вам про нее никто ничего не рассказывал? Да ведь пол Имбирвилля крутило пальцами у висков, когда Капа на третий лунный день закопала у забора косточки из вишневого варенья…

Вот оно, счастье…
Так считает Капа Провансаль летом, накрывая на террасе огромный круглый стол прабабушкиной шалью с кистями, которые считались старомодными еще в прабабушкину молодость, и еле слышно смеется этим своим подсчетам: чашек из новых сервизов, конечно же, опять не хватит на всех, кто через полчаса сядет пить чай. И она вынимает из потертого буфета все эти разрозненные чайные пары, которые ставили туда три – а может быть, и четыре поколения семьи. Тоненький белый фарфор с нежными полустертыми незабудками на выпуклом бочку – маргаритки вдоль ободка – золотая паутинка поверх лавандовых букетиков – нестерпимо алые маки на самом донышке… Каждая чашка, каждое блюдечко, каждая розетка для варенья несут на себе ауру рук, которые их касались. А губы? Разве от них не остается след мечтаний и потаенных мыслей? Губную-то помаду можно смыть, а вот смывается ли отпечаток судьбы? И вот ты подносишь к лицу чашку чая, вдыхаешь аромат мяты, имбиря и мёда, собираешься сделать глоток и… и видишь как рыженькая девочка с содранной в кровь коленкой прячет в карман фартука правую руку со следами масляной краски, а еще – как женщина с заплаканными глазами сжимает губы и вздрагивает всем телом, ломая крохотный ключик в замке шкатулки с письмами. И ты вдруг неожиданно понимаешь, почему на картине в кабинете местного отца Энджи у Христа на ступнях и ладонях нет крови, и отчего тетушка Тилли до самой смерти не разрешала почтальону подходить к калитке их дома. Кто это придумал – что посуда бьется к счастью? Счастье – выпить за счастье на золотой свадьбе из тех же фужеров, из которых пили на свадьбе изначальной. Счастье – напоить счастливо смеющегося сына из той же чашки, из которой пила в детстве сама. А какое же счастье в осколках? Все то, что по-настоящему хрупко, не должно биться, нет, не должно…

Вот оно, счастье…
Так рассуждает Капа Провансаль осенью, спрыгивая на кухне с венского стула позапрошлого века, на который она забиралась, чтобы поставить на самую верхнюю полку самую пузатую и красивую рыжую тыковку и смущенно усмехается – себе, своему отражению в медном кофейнике, а заодно уж и тыковке. И тыковка, клянусь, тоже усмехается в ответ: на этой глупой кухне, где пахнет ванилью, кофе, яблоками, копченой колбасой, мёдом, свежевыглаженным бельем, горячим хлебом и розовым маслом, на этой кухне возможно все. Разумеется, здесь нет ни грамма порядка или там здравого смысла: имбирный корешок и горстка душистого горошка лежат в верхнем ящике комода между серебряными ложками, льняными салфетками и кучей винных пробок, на которых написаны даты, по случаю которых они были вынуты из бутылок. Варенье из розовых лепестков хранится между томиками труверов – для галантности, усмехнется Капа, если ее хоть кто-нибудь спросит: зачем? Усмехнется, а сама положит под скатерть очередной кленовый листок – именно так она записывает рецепты фирменных блюд. А вон в том углу висят пучки и вязаночки всевозможных засушенных травок - прованских, не очень прованских и уж совсем даже ни к селу, ни к городу. Что, скажем, делает на этой кухне сухая полынь? Честный ответ, конечно же, глуп: ее серебристо серый цвет очень нравится Капе в сочетании с гроздочкой рябины, а сама рябина очень трогательно смотрится на воон той акациевой ветке, а ветку она принесла…

Вот оно, счастье…
Так напевает Капа Провансаль зимой, развешивая на огромной елке в гостиной сердечки, шитые из памятных вещей этого года, и украдкой посматривает, плотно ли закрыта дверь в детскую – самое время положить в выставленные за порог носки санта-клаусовские гостинцы, а попробуйте сделать это, если из-за двери доносится с трудом сдерживаемое сопение Марты и Шарля, хихиканье Лотти и Альхена и жалобный голос младшенькой, Анны Марии, которая требует, чтобы старшие дети пропустили ее к замочной скважине: на прошлый новый год Анна Мария еще не умела ходить и участия в засаде на Санта-Клауса по малолетству не принимала. Капа старательно прячет улыбку, делает вид, что она ничего не слышит, не видит, не понимает и продолжает украшать елку всяческими сокровищами, вынимаемыми из большущего плетеного сундука. Бумажными фонариками, среди которых есть и тот, который она сама склеила несколько десятков лет назад. Самодельными бусами из желудей, рябины, ракушек, перышек и черешневых косточек. Золочеными шишками. Прапрабабушкиными стеклянными шарами со слегка облупившейся краской, которые прапрадедушка выиграл на городской ярмарке. Райскими птичками с выгоревшим оперением, которые подарил Капин батюшка Капиной матушке на рождение дочери. Бантиками из ее, Капиного, подвенечного платья. Если учесть конфеты, имбирные пряники, орехи в золотой и серебряной фольге, а также помандеры – апельсины с воткнутой в них гвоздикой, то придется честно признаться: елка получается столь же бестолковой, как и Капина кухня, как чайный буфет, как ее садик и, будем уж честными до конца, она сама. Капа легонько вздыхает: интересно, говорят ли люди, которых она любит, «вот оно, счастье» про неё саму? Но додумывать эту мысль ей не очень-то и хочется: из детской уже довольно давно слышится сонное дыхание. Капа поднимает с пола детские носки и начинает вынимать из рождественской корзинки припасенные подарки. Итак, о чем же просила Санту-Клауса маленькая Анна Мария?

Вот оно, счастье…
Именно это хочет сказать Капа Провансаль, вот уже и губы вздрогнули, и почти сложились в улыбку, и – ах… Нет, не сказала.
Слов так мало, а сказать хочется так много. Но вот нужно ли?
Счастья так много, а счастливых людей так мало. Разве так можно?
Это простые вопросы, на них наверняка есть простые ответы: да или нет. Куда уж проще. В этом-то и вся сложность.
Вот оно, счастье...

 Капа Провансаль.
Рост 37 см, 
грунтованная бязь, 
роспись акрилом, 
наполнитель холлофайбер, 
всевозможный текстиль происхождения, пожелавшего остаться неизвестным
винтажный текстиль.

























6 комментариев:

  1. Таня, у меня просто нет слов!!!! Она такая.... ну она просто обалденная, как и все твои куколки, это же надо , такой полет фантазии!!! А какие истории))) Ты извини, не могу писать часто комментарии , очень неудобно каждый раз вводит графический код((( Удачного творчества!

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Ой, я Капу люблю... Я их всех страшно люблю - они как-то умудряются становиться живыми буквально с лоскутка, даже булавку лишний раз просто так не воткнешь. Но Капа - она у меня особенная... А вот тут, посмотри, она у своей хозяйки живет: http://gingervillepost.blogspot.ru/2013/10/blog-post_18.html Представляешь? Ее не оставляют на лето в городе, ее увозят с собой на дачу...
      И спасибо тебе за такой чудесный и теплый комментарий. У меня так пушисто на душе, правда-правда. И код я убрала - приходи почаще)))

      Удалить
    2. Конечно теперь буду чаще заходить))) Я тоже очень сильно люблю своих кукол, даже бывает иногда жалко их продавать)))

      Удалить
    3. Мне как-то невероятно, редкостно везет на хозяек моих кукол. Они офигенные - и они ТАК радуются моим девочкам! Меня на слезы прошибает постоянно.

      Удалить
  2. Ну фсе я в нее влюбилась!!! Она, она ... такая...мммм мечта!!!

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Спасибо)) Она ведь для меня особенная. После дооолгого перерыва - первая. А еще я ее шила, когда Мотику было пять месяцев. Он у меня на коленках заснет, а я поверх него - ножку Капину набиваю.

      Удалить